Краевед Алексей Митрофанов составляет летопись московских скульптурных памятников. Поскольку мы сейчас празднуем Пушкина, то в этой рубрике расскажем вам о памятнике именно ему.
ПУШКИНУ
Александру Сергеевичу,
поэту.
Пушкинская площадь.
Скульптор А. М. Опекушин.
Архитектор И. С. Богомолов.
Открыт 18 июня 1880 года.
Перенесен в 1950 году.
Бронзовая фигура в полный рост. Постамент прямоугольный из темно-серого сердобольского шлифованного гранита. На передней грани постамента выбито слово "Пушкину". На боковых гранях постамента выбиты строки пушкинских стихов:
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, И назовет меня всяк сущий в ней язык, И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык. И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал.
В 1812 году, непосредственно перед нашествием Наполеона, на пересечении Тверской улицы и Бульварного кольца планировалось установить памятник Минину и Пожарскому. Но после разгрома Москвы было определено новое место - центр Красной площади.
В 1873 году был объявлен конкурс на памятник Пушкину. В последующие два года были проведены еще два конкурса, и в результате жюри остановилось на проекте скульптора Опекушина.
Скульптор А. М. Опекушин вспоминал о конкурсах:
"Около десятка альбомов пришлось заполнить изображениями Пушкина во всех его возрастах и видах, сделать больше тридцати проектов памятника из глины и пластилина. В течении ряда лет почти не спалось как следует. Были три лихорадочных конкурса. В двух из них участвовали все скульпторы того времени. Ах, какая жара была! Ах, какая суматоха!.. Каждый хотел быть ваятелем, по выражению Белинского, "вековечного памятника" человеку, который впитал в себя огромное количество красок и музыки жизни. Газеты кричали наперебой. Одна из них предлагала кончить конкурировать и отложить дело на двадцать - тридцать лет, вернее - ждать свежих художественных сил... В третьем конкурсе мой проект получил первую премию. Радость, конечно, для меня необычайная".
И. Н. Крамской писал по поводу проекта Опекушина П. М. Третьякову:
"Это не фигура поэта, это правда, но приличный статский человек - вот и все".
На памятник было собрано 106 575 рублей 10 копеек.
Все работы обошлись в 86 761 рубль 53 копейки. На оставшиеся от подписки деньги была издана "Дешевая пушкинская библиотека" и учреждена Пушкинская премия Российской академии наук.
Первоначально памятник стоял в конце Тверского бульвара.
По легенде, при повороте на Тверскую улицу ломовики с постаментом встретили похоронную процессию со старушкой Анной Керн в гробу. И
постамент уступил ей дорогу. Правда, Анна Керн скончалась в 1879 году, а в это время постамент уже стоял на Страстной площади.
От всевозможных обществ, земств и прочих организаций, располагавшихся на территории России на открытие приехало 106 депутаций (в общей
сложности 244 человека).
Правление Николаевской железной дороги выделило особый "депутатский" поезд, билеты на который распространялись со значительной скидкой. Один из пассажиров вспоминал об этом:
"Мчались мы на нашем "депутатском" поезде в компании петербургских ученых и литераторов, развлекаясь - одни поучительными беседами, другие "винтом" "по маленькой", а третьи дарами Морфея... От скуки и томления чего не сделаешь? Один почтенный депутат, ради рассеяния, съедал, например, почти на каждой большой станции по порции ботвиньи и привез в Москву расстроенный желудок... Все же развлечение!"
Расходы на содержание депутатов оплачивали Московская городская дума, Общество любителей российской словесности и Комиссия по постройке
памятника Пушкину.
В. Михневич вспоминал о быте депутатов:
"Московская дума - нужно отдать ей честь - отличилась на этот раз необыкновенной деятельностью, предупредительностью и гостеприимством. Пригласив съехавшихся депутатов в гости к себе, она разместила их в трех лучших гостиницах на полном иждивении города. Большинство депутатов (человек до 40) остановились в "Лоскутной гостинице"... Изобилие было ужасающее: спросишь рюмку водки - смотришь - тащут целый графин; потребуешь бутербродов с балыком - несут чуть не целого осетра, и так во всем... Боюсь, что в счетах, поданных потом думе из гостиниц, мы, депутаты, явимся просто левиафанами по обжорству... Это-то опасение и заставляло многих из нас возможно умереннее пользоваться московским хлебосольством, да не из голодной же страны мы, наконец, приехали".
Ф. М. Достоевский, узнав о том, что проживает за счет думы, жаловался в одном из писем:
"Не принять нельзя, разнесется, войдет в анекдот, в скандал, что не захотел, дескать, принять гостеприимство всего города Москвы и проч. ...Но зато как же это меня стеснит! Теперь буду нарочно ходить обедать в рестораны, чтоб, по возможности, убавить счет, который будет представлен гостиницей Думе. А я-то два раза уже был недоволен кофеем и отсылал его переварить погуще: в ресторане скажут: ишь на даровом-то хлебе важничает. Два раза спросил в конторе почтовые марки: когда представят потом счет Думе, скажут: ишь обрадовался, даже марки на казенный счет брал! Так что я стеснен и иные расходы непременно возьму на себя, что, кажется, можно устроить".
В день открытия всем депутатам выдали белые шелковые кокарды с золотыми буквами "АП". Извозчики, завидя эти бутоньерки, на всякий случай, называли из обладателей "вашими сиятельствами".
Газета "Современные известия" писала:
"Нам сообщают, что ко дню праздника в домах, примыкающих к месту пушкинского памятника, снимаются окна с платою от 25 до 50 рублей. Это показывает меру желания быть свидетелями торжества и вероятную многочисленность зрителей".
Во время открытия депутатов расставили под плакатами с названиями пушкинских произведений. Ученые и литераторы оказались под надписью "Братья разбойники", Общество литературного фонда - под заголовком "Скупой рыцарь", Катковский лицей - под вывеской "Кавказский пленник". Один из очевидцев вспоминал, что присутствующие на открытии
"спешили сорвать, кто лавровый, кто дубовый листок, кто цветок с венка на память о торжестве. Много людей возвращалось по бульварам с листами и цветами от венков Пушкина".
Газета "Московские ведомости" писала 6 января 1889 года:
"В Рождество Христово и Новый год визитных карточек в Москве, по сведениям Почтамта, рассылалось гораздо больше, чем в прошлом году... В числе карточек вынута была из ящика визитная карточка некоего Е., адресованная надписью на конверте так: "Москва. Его Высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину, на Тверском бульваре, положить в шляпу".
В листовке Московского комитета РСДРП (1905 год) сообщалось:
"Вечером... у памятника Пушкину собралась большая толпа, ее оцепила со всех сторон полиция, против нее были выставлены у стен Страстного монастыря войска и, тем не менее, толпа не расходилась. В виду войск, на глазах у полиции произносились ораторами речи. Ораторы объясняли рабочим все великое значение начинающейся борьбы. Колебали трусливое и нагло-жестокое правительство. Ночью казаки, жандармы и городовые напали на рабочих и студентов и зверски били их нагайками, шашками и палками".
В. Розанов писал в статье "Отчего не удался памятник Гоголю?" (1914 год):
"...памятник Пушкину в Москве до того шаблонен, что на него невозможно долго смотреть: скучно!"
После революции памятник включили в число монументов Москвы, имеющих историческую ценность.
И. Бунин писал в дневнике "Окаянные дни" (1918 год):
|
|
|
Е. Баранов писал в книге "Московские легенды" (черновики относятся к 20-м годам, вышла в 1993 году):
|
С. Есенин посвятил памятнику стихотворение "Пушкину" (1924 год):
Мечтая о могучем даре Того, кто русской стал судьбой, Стою я на Тверском бульваре, Стою и говорю с собой.
В. Маяковский писал в стихотворении "Юбилейное" (1924 год):
На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну, давайте, подсажу на пьедестал.
По преданию, когда в 1925 году в Москву привезли гроб с телом Есенина, его трижды обнесли вокруг памятника Пушкину.
В. Шершеневич писал в мемуарном труде "Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910 - 1925 гг." (1930-е годы):
"Однажды на рассвете я наблюдал, как Маяковский долго и пристально смотрел в лицо чугунному Пушкину, словно стараясь пытливо понять эти глаза. Маяковский меня не видел. Он простоял почти полчаса и потом пошел домой.
А в это время он писал манифест, в котором требовал, чтоб Пушкин был "выброшен за борт современности".
И. Грузинов писал в мемуарном труде "Маяковский и литературная Москва" (1930-е годы):
"Ватага молодых поэтов, состоявшая из двадцати или тридцати человек, вместе с Брюсовым окружала иногда памятник Пушкина: кто садился, кто ложился возле пьедестала великого поэта. До утренней зари поэты разговаривали об искусстве и читали стихи возле монумента Пушкина".
В 1930-е годы появился анекдот:
"Ворошиловский стрелок стоит перед памятником Пушкину и говорит:
- Надо же, какая несправедливость: попал Дантес, а памятник поставили Пушкину".
А. Платонов, проживавший в доме 25 по Тверскому бульвару, говорил о памятнике:
"Из соседей это мой самый любимый писатель, а из писателей - самый любимый сосед".
В 1940 году рядом с памятником построили дом ╧ 17 по улице Горького. Его угловая ротонда была украшена изваянием девушки в развевающейся юбке. В связи с этим появился анекдот:
"- Почему Пушкин голову вниз опустил? - Чтобы на срам не смотреть".
М. Булгаков писал в романе "Мастер и Маргарита" (1940 год):
"Рюхин поднял голову и увидел, что он давно уже в Москве и, более того, что над Москвой рассвет, что облако подсвечено золотом, что грузовик его стоит, застрявши в колонне других машин у поворота на бульвар, и что близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар.
Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту: "Вот пример настоящей удачливости... - тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, какой-бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою..."? Не понимаю!.. Повезло, повезло! - вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся, - стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие..."
А. Вертинский писал в цикле воспоминаний "Юность в Москве" (1942 год):
"Помню, однажды я выглянул из окна мансарды, где мы жили (окно выходило на крышу), и увидел, что весь скат крыши под моим окном усеян коричневыми пустыми баночками из-под марковского кокаина. Сколько их было? Я начал в ужасе считать. Сколько же я вынюхал за этот год!
И в первый раз в жизни я испугался. Мне стало страшно! Что же будет дальше? Сумасшедший дом? Смерть? Паралич сердца? А тут еще галлюцинации... Я уже жил в мире призраков!
В одну минуту я понял все. Я встал. Я вспомнил, что среди моих знакомых есть знаменитый психиатр - профессор Баженов. Я вышел на Тверскую и решил ехать к нему. Баженов жил на Арбате. Подходя к остановке, я увидел совершенно ясно, как Пушкин сошел со своего пьедестала и, тяжело шагая "по потрясенной мостовой" (крутилось у меня в голове), тоже направился к остановке трамвая. А на пьедестале остался след его ног. как в грязи остается след от калош человека.
"Опять галлюцинация! - спокойно подумал я. - Ведь этого же быть не может".
Тем не менее Пушкин стал на заднюю площадку трамвая, и воздух вокруг него наполнился запахом резины, исходившим от его плаща.
Я ждал, улыбаясь, зная, что этого быть не может. А между тем это было!
Пушкин вынул большой медный старинный пятак, которого уже не было в обращении.
- Александр Сергеевич! - тихо сказал я. - Кондуктор не возьмет у вас этих денег. Они старинные!
Пушкин улыбнулся.
- Ничего. У меня возьмет!
Тогда я понял, что просто сошел с ума".
14 августа 1950 года приступили к передвижке памятника Пушкину на противоположенную сторону улицы Горького. Для этого на улице устроили деревянный настил с рельсами, памятник вместе с постаментом (весом более 70 тонн) приподняли, поставили на тележки, и к утру следующего дня все работы были закончены.
Ф. Степун писал в книге "Бывшее и несбывшееся" (1956 год):
"Осенью 1921 года мы шли с Цветаевой вниз по Тверскому бульвару. На ней было легкое затрепанное платье, в котором она, вероятно, и спала. Мужественно шагая по песку босыми ногами, она просто и точно рассказывала об ужасе своей нищей, неустроенной жизни, о трудностях как-нибудь прокормить своих двух дочерей. Мне было страшно слушать ее, но ей не было страшно рассказывать: она верила, что в Москве царствует не только Ленин в Кремле, но и Пушкин у Страстного монастыря. "О, с Пушкиным ничто не страшно". Идя со мною к Никитским воротам, она благодарно чувствовала за собою его печально опущенные, благословляющие взоры".
В. Катаев писал в повести "Алмазный мой венец" (1970-е годы):
"Для людей моего поколения есть два памятника Пушкину. Оба одинаковых Пушкина стоят друг против друга, разделенные шумной площадью, потоками автомобилей, жезлами регулировщиков. Один Пушкин призрачный. Он стоит на своем старом, законном месте, но его видят только старые москвичи. Для других он незрим. В незаполнимой пустоте начала Тверского бульвара они видят подлинного Пушкина, окруженного фонарями и бронзовой цепью, на которой, сидя рядом и покачиваясь, разговаривали в начале двадцатых годов два поэта [Есенин и Багрицкий - сост.] и третий - я, их современник".
В 1970-е годы появился анекдот:
"Армянин подходит к памятнику Пушкину и кладет перед постаментом венок с надписью "Великому армянскому поэту".
- Ты что хулиганишь? - подходит к нему милиционер. - Это же русский поэт, а не армянский.
- Как русский? - спрашивает армянин. - Тут же ясно написано: "Газон Засеян".
Марина Влади писала в книге "Владимир, или Прерванный полет" (1980-е годы), посвященной В. Высоцкому:
"Единственный поэт, портрет которого стоит у тебя на столе, - это Пушкин. Единственные книги, которые ты хранишь и время от времени перечитываешь, - это книги Пушкина. Единственный человек, которого ты цитируешь наизусть, - это Пушкин. Единственный музей, в котором ты бываешь, - это музей Пушкина. Единственный памятник, к которому ты приносишь цветы, - это памятник Пушкину. Единственная посмертная маска, которую ты держишь у себя на столе - это маска Пушкина".
В 1980-е годы появился анекдот:
"- Это что за памятник?
- Пушкину.
- Это который "Муму" написал?
- Нет, "Муму" написал Тургенев.
- Странно: "Муму" написал Тургенев, а
памятник поставили Пушкину".
Ю. Нагибин писал в статье "Пробуждение" (1990 год):
"...бронзового Пушкина прогнали с того единственного места, где ему надлежит стоять, имея за плечами ленту бульвара, то зеленую, то огнисто-золотую, то снежно-белую..."
По традиции, в день рождения А. С. Пушкина около памятника устраивают митинг. Среди присутствующих на нем бывает много негров. Б. Ардов писал в книге "Table-Talks на Ордынке" (1997 год):
"В семнадцатом году на Тверском бульваре возле памятника Пушкину непрерывно шли митинги. И почти все участники этих собраний лузгали семечки, отчего слой шелухи на земле достигал нескольких сантиметров."
Совсем близко от бульвара, в Гнездниковском переулке располагалось кабаре "Летучая мышь". Хозяином и конферансье там был Н. Балиев. Вот что он говорил со сцены:
- Александр Сергеевич Пушкин написал, что к его памятнику "не зарастет народная тропа". Мы от себя можем добавить, если зарастет, то разве что подсолнухами".
Дополнения и замечания мы ждем по адресу mitrofanov_a@chat.ru